ЦКП отправляется в Ебеня.

[General]

Часть седьмая: ЦКП отправляется в Ебеня.
Курить сальвию первым никто не решался и тогда Лобстырь выступил первопроходцем, он взял трубку кальяна и как только я поджег листья, сильно затянулся густым дымом несколько раз. Когда он выкурил все, что мог, то сперва сидел смирно, но вдруг сделал отчаянное лицо и зашатался из стороны в сторону. Поначалу я решил, что он просто прикалывается, но когда Лобстер решил упасть лицом на столешницу, я смекнул, что сальвия подействовала. Партизан и Сестра еле успели его поймать и удерживали в сидячем положении еще минуты три, пока Лобстер заново не научился говорить. Впрочем говорил он мало так как его эмоции выражались всего лишь несколькими словами типа “пиздец”. Оказалось, что Лобстырь увидел что-то страшное и старался с этим ужасом бороться физически (наверно именно поэтому он пытался расшибить свое блюдо о стол). Все психонавты тотчас загалдели разом “Мне следующему!”, и я стал забивать вторую порцию сальвии дивинорум.
Вторым путешественником в глубины своего подсознания оказался, кажется, Сэс. После того как он выдохнул белые клубы ароматного дыма, то продолжал сидеть и только изредка шепотом произносил что-то типа “охуеть”. Сэс итак находился в довольно экзотическом состоянии сознания, и поэтому вытянуть из него что-то вразумительно о трипе так и не удалось. Следующим сальвинистом стал Сестра. Он мастерски выкурил свою дозу, а спустя 30 секунд уже закрыл лицо руками и навзрыд хохотал, произнося только одно слово “бля”. Когда он пришел в себя, то рассказал что видел, как все наши тела превратились в цементные статуи и этот цемент медленно сползал с лиц по мере разворачивания временного континиуса. Это было похоже на просмотр низкокачественного видео на компьютере, где из картинки выпадают квадраты изображения, то тормозя, то разгоняя фильм. Итак, пока что сальвия характеризовалась у нас терминами “пиздей, охуеть, бля”.
Новый термин в идентификацию психоделического эффекта шалфея предсказателей внес Виталик. И слово это было “хуйня”, так как скурив первый колпачок он ничего не почувствовал, тогда я забил ему второй колпак, но ничего сверхъестественного он так и не ощутил. Вероятно стадол абсолютно не сочетаем с самым сильным растительным галлюциногеном сальвией (да-да, комрады, ученые считают что дивинорум – самый сильный галлюциноген из всех этноогенов, даже сильнее мескалина…). Итак, мы имели следующий набор терминов “пиздец, охуеть, бля, хуйня”. Последнее слово оставалось за мной, так как Партизан все-таки не захотел мешать сальвию с бронхолитином и пивом.
Я удобно устроился на стуле, взял трубку в руки и когда Лобстырь поджег зеленый торч – глубоко вдохнул дым. Вкус сальвии очень приятный, он мало напоминает коноплю и после того как его выдыхаешь в груди остается нежный сладковатый привкус, который еще долго-долго держится с приятной свежестью во всем теле. Подержав дым в легких я выдохнул его, поднял руку вверх и, помахав, психонавтам пошутил: “Ну все комрады, я отъезжаю!” И тут я реально увидел как моя кухня превращается в паровоз! Мы сидели в полутьме и тени падавшие на лица и тела делили пространство в совершенно немыслимых пропорциях. Стало абсолютно невозможным определить где заканчивается, например, нога Сестры и начинается рука Партизана. Все вещи распались на множество мелких частей, которые собирались в мозгу в совершенно нелепые и смешные картины. Ноги психонавтов, напротив которых я сидел, стояли в полосе света, падавшей из коридора и поэтому казалось, будто бы это не ноги, а колеса поезда, которые крутились и стучали по шпалам. Я посмотрел на свое тело и понял, что сижу не на стуле а в кабине машиниста, тогда я начал ржать. Я хохотал наверное с минуту, а ЦКПшники смотрели на меня и говорили “Да он действительно отъезжает…”. От этого мне становилось еще смешнее: неужели все люди не видят что они являются частью нечто гораздо большего чем они есть на самом деле? В моем случае это нечто было не что иное, как паровоз которые несся куда-то вдаль на полных парах. Вдруг справа от меня послышался голос Виталика, который глубоким басом начал шутить над моим состоянием. Я повернулся в его сторону и буквально взорвался новым приступом хохота. Виталик был ни чем иным, как трубой от этого паровоза, а его слова – дымом. Я гоготал как помешанный, но затем переборол себя, перестал смеяться и затих, осматривая кухню. “О, да он теперь отплывает…” – заметил Лобстер. И правда, теперь я находился в деревянном баркасе: психонавты сидящие напротив меня были его левым бортом, а я сам – правым бортом, а заодно и рулевым. Кальян на столе превратился в мачту, а под столом в тени мне мерещилась гладь океана. Я, стараясь не двигаться, начал описывать свое видение: “Мы все плывем куда-то. Вон там один борт корабля, внизу вода, а кальян – парус,” – восторженно бубнил я, а Лобстер стал подыгрывать мне, задавая вопросы и вытягивая из меня информацию. После продолжительного описаия корабля, в котором мы все находились я задался вопросом: “Но куда же мы плывем, в каком направлении?” “В Ебеня!” – ответрил Лобстер и это меня очень расстроило. Дело в том, что голос своего собеседника я воспринимал как голос режиссера или даже бога всего того мира, который я видел вокруг. И заявление о том, что я отправляюсь в Ебеня, которые располагались по-видимому где то на юго-востоке, мне совсем не понравилось. Я тут же схватился своими астральными руками за кальян-парус и, приговаривая “Нет, в Ебеня нам нельзя, там плохо. Разворачиваемся!”, принялся менять курс баркаса. Я как бы старадся развернуть весь мир и вскоре мне это удалось. Таким образом я развернул наш корабль на 90 градусов и мы поплыли “туда, где хорошо”, оставив курс на Ебеня другим первопроходцам. Как только шлюпка развернулась, мир снова пришел в движение: пространство сжалось, вещи собрались в цельные предметы и я вернулся в обычное состояние. Я был сильно возбужден, еще бы, ведь мы чуть было не уплыли в ебеня! Обсуждая полученный опыт я с Сестрой и Сэсом вышли на лестничную клетку покурить...
*salvia#